И вот в этом небольшом городке вблизи чешской границы я задумался о своей жизни, о прошлом, я даже вспомнил Волгу. <...> . . А так как родина моя богата громадными реками и сама она очень велика, я не мог даже мыслями обежать ее быстро и размышлял очень долго. <...> Они обрадовались, как дети, дали мне несколько пачек сигарет, и я им сказал единственное известное мне американское слово: — О-кей. <...> Их это рассмешило, они весело хлопали меня по плечу, а у меня в кармане был другой пистолет, очень хороший парабеллум. <...> Но их он уже не интересовал, они повели меня в одну гостиницу, куда собирали пойманных военнопленных офицеров. <...> Я шел, и в груди у меня было холодно при мысли, что та, с которой я уже столько лет шагал по путям моей жизни, не узнает, где я и что с о мной. <...> Я проклинал себя, что позволил ей уйти осмотреть окрестности, малодушно поверив, что ей это проще и легче сделать. <...> «Вот и всё, вот и конец», — думал я и представлял ее испуганные глаза, когда она не найдет меня там, где я должен был находиться. <...> Она спешила ко мне, лицо ее было искажено ужасом, и тогда я уже знал, что надо делать. <...> Она быстро приближалась, я смотрел ей прямо в глаза, и мои глаза сказали ей что-то нужное. <...> Она скорбно улыбнулась, ее улыбку я знаю давно, но в этих, таких знакомых глазах я прочитал суровую, идущую на всё решимость. <...> Утром, после очень почему-то долгой ночи, я заметил ее из окна и почувствовал какую-то удивительную собранность. <...> Мне даже показалось, что впервые я ощущаю не жизнь вообще, а жизнь каждого своего нерва. <...> Она долго говорила с офицером, и тот повел ее в нашу тюрьму - гости 84 ГРАН И ницу, и меня вызвали в коридор на свидание. <...> Стоявший невдалеке часовой равнодушно жевал жвачку, ему было скучно, он оживился только то - гда, когда в окне напротив показалась белокурая хорошенькая девичья головка. <...> Тогда <...>