Александр Эбаноидзе Дом на горе Помнится, в ту ночь мне опять не спалось. <...> Разумеется, я ничего не помню о нашей встрече, но рассказы мамы и тетушки Мариам сделали меня ее участником. <...> Тетушка Мариам рассказывала между делом, иначе у нее не получалось — она все время была занята: месила тесто, рубила хворост, ворошила угли в камине и раздувала огонь, пекла кукурузные лепешки, лущила фасоль, отцеживала сыр, соскребала с лепешек нежные листочки акации, по каковой причине ее рассказ то и дело прерывался, порой даже сворачивал в сторону, но неизменно возвращался в стремя. <...> Сузи (так на грузинский лад она произносила имя моей мамы — Сюзанны), Сузи говорила, что какой-то тбилисский доктор чудом спас тебя от скарлатины, буквально с того света вернул. <...> А мой Леван, когда из Тбилиси приезжал, так тебя нахваливал, уж так нахваливал! <...> Не то радовало тетушку Мариам, что из помеси лягушонка и червячишки вырос плечистый румяный отрок, а то, что я был живым напоминанием о ее первенце Леване, неизбывном ее горе. <...> Я рос, взрослел, мужал, а тетушка Мариам все препиралась надо мной с любимым сынком и радовалась его прозорливости. <...> Мама шарит в пустом буфете, наконец находит кусочек кукурузной лепешки, разогревает на открытом огне керосинки, переворачивая со стороны на сторону. <...> Кое-как обгладываю зачерствевшие края лепешки, они больно ранят рот, только последние крохи, чуть размякшие в кулачке, разжевываю без труда. <...> .Давным-давно, так давно, что это даже трудно представить, я бежал мимо цветущего куста, и меня остановил запах, ни с чем не сравнимый по нежности и красоте. <...> Когда, уже будучи студентом, я пристал к своим деревенским родственникам с вопросом, что за куст цвел у нас на обочине сада, они отмахнулись: «Да кто ж его знает! <...> » К этому времени куст оказался срублен и без следа выкорчеван. <...> Дом на горе не сохранил голосов и запахов ушедшей жизни, но сберег двадцать три письма — предвоенную переписку семьи с моим отцом и дядей Леваном <...>