Заметки о новых книгах чужих лауреатов В тихий вечер записи «Войны и мира» в Ясной Поляне, пока в зале ставят свет и участники чтения — все Толстые с детьми и несколько писателей — кто повторяет текст, кто гримируется, хожу потихоньку по старым, особенно уютным комнатам дома. <...> Такой покой в сердце, как, может быть, в лучшие часы этого дома, когда все любят друг друга и торопятся вечером в столовую, чтобы побыть вместе. <...> И опять дивлюсь, какой узкий стульчик с отпиленными ножками стоит в кабинете у рабочего стола Льва Николаевича. <...> Как бы они отразились в этом близоруком писании, как в старом в пигментных пятнах лет пожелтевшем зеркале. <...> Ах, слышали бы господа цензоры — мы знали бы самих себя лучше, потому что читали бы о себе более просторные книги. <...> И он в своем «Круге чтения», кажется, и хотел, чтобы мы обнялись и увидели, что все мы родня друг другу и всякая лучшая мысль — общая. <...> И спроси нас сегодня о том, какое мировое имя слышно большинству из нас, как в 50-е было слышно имя Ремарка, в 60-е Хемингуэя, в 70-е — Маркеса, мы затруднимся с ответом, хотя журнал «Иностранная литература» по-прежнему следит за мировым словом, переводные книги выходят, но все будто, как прежде писали на закрытых для общего чтения и дозволенных только для твердых духом высших чиновников от идеологии, — «для внутреннего пользования». <...> Вероятно, сам Лев Николаевич неслышно стыдил нас за то, что не глядим на мир его глазами, и с прошлого года мы, исправляясь, ввели в Яснополянской премии номинацию «За лучшее иностранное произведение». <...> Признаться, я и сам давно увяз в одной своей литературе и тут обрадовался — вот, Валентин Курбатов. <...> Продерись-ка сквозь эти тонкости, если раньше не бродил в рощах Майстера Экхарта и Якоба Б¸ме, Бар-Кохбы и Иоахима Флорского, логосов Иоанна и Маркиона. <...> А «Карта» — книга о времени, «когда люди знали о жизни Иисуса Христа меньше, чем о жизни человека-паука», о русской элите, совершившей революцию против коммунизма <...>